Рассвирепел тут батальонный, крючок на воротничке сорвал:
- Да вы, что ж это, корнет, со мной в чехарду играете?.. Отродясь у меня племянницы не было. Я человек вдовый и над собой таких надсмешек не дозволю! Да, может быть, вы и не корнет, а, извините, жулик маскарадный? Да я чичас всю вашу сбрую запру, а вас к воинскому начальнику на рассвете в одних прохладных рейтузах отправлю... Эй, Алешка!..
Почернел гость залетный в лице, ан тут не взовьешься. Потерял голову. поиграл желвачком. Однако, сообразил: из тылового кармана билет свой отпускной вынул. Так, мол, и так, - занапрасно позорить изволите. А насчет племянницы, Бог ей судья. Либо я перепил, либо недопил, - наваждение такое вышло, что и сам начальник главного штаба карандаш пососет.
Повертел батальонный офицерскую бумажку в руках, языком цокнул, засовестился:
- Прошу покорно меня извинить. Я человек полнокровный, да и случай больно уж сверхштатный. Может, Алешка в энтом разе узелок развяжет. Эй, Алешка! Горниста за тобой спосылать, что ли?
* * *
Является, стало быть, Алешка. В темном углу у портьерки стал, шароварки оправил, руки по швам, стрункой. Батальонный ему форменный допрос делает:
- Дома был все время?
- Так точно. На куфне, вас дожидавшись, у столика всхрапнул.
- Рожа у тебя почему в саже?
- Самоварчик для вашего высокородия ставил... В трубу дул, а оттедова от напряжения воздуха сажа в морду летит. Куда ж ей деваться?
- Ладно, не расписывай. Господина корнета видишь?
- Так точно.
- Хорошо видишь? Возьми глаза в зубки.
- Явственно обозначается. Мундир ихний и сапожки на ковре лежат, а их благородие отдельно стоять изволят. Прикажете подобрать?
- Не лезь, рукосуй, пока не спрашивают! Как их благородие к нам попал?
- В гости с вашим высокородием, надо полагать, явились. Чайку с лимоном прикажете на две персоны, либо каклетки со сладким горошком разогреть?
- Погоди греть, как бы я тебя сам не взгрел... А вот я тебе расскажу. Дверь я ключом сам открыл, - была на запоре. Понял?
- Так точно. Сам на два поворота замкнул. Замок у нас знаменитый.
- Так-с... Взошел в кабинет, ан у меня на отоманке под буркой теплый корнет храпит. Вон они-с. Что ты на это скажешь? В замочную дырку он пролез, что ли?
- Никак нет. Замочную дырку я завсегда с унутренней стороны бляшечкой прикрываю...
Усмехнулся батальонный, да и корнет повеселел, - сел на стул сапожки натягивать. Ишь какой, мол, солдат аккуратный.
- Так-так. Мозговат ты, Алешка, да и я не на глине замешан. Каким же манером, еловая твоя голова, корнет к нам попал? Тут, брат, не замком, - чудом здесь пахнет.
- Не могу знать! Насчет чудес полковой батюшка больше меня понимают. А только дозвольте разъяснение сделать...
- Говори. Ежели дельное скажешь, полтинник на пропой дам.
- Весной, ваше скородие, случай был: полковой капельмейстер по случаю полнолуния на крыше у городского головы очутились. Изволите помнить?
- Ну-с?
- Сняли их честь-честью. Пожарные солдаты трехколенную лестницу привезли. Доктор полковой разъяснение сделал, будто это у них вроде лунного помрачнения. Лунный свет в них играл...
- Ну-с?
- Может, и их благородию таким же манером паморки забило...
Посмотрел батальонный на корнета, корнет на батальонного, оба враз рассмеялись.
- Ну, это ты, ангел, - говорит корнет, - моей гнедой кобыле рассказывай! Какое же теперь полнолуние, луны и на полмизинца нынче нет.
- Да может, ваше благородие, в вас это с запрошлой луны действует? Вроде лунного запоя...
Махнул батальонный рукой:
- Заткнись, Алешка! Не то что полтинника, гривенника ты не стоишь. Посадил корову на ястреба, а зачем - неизвестно... Тащи-ка сюда каклеты. У меня от ваших чудес аппетит, как у новорожденного. Да и гость богоданный от волнения чувств пожует. Прошу покорно!..
Тронулся Алешка легким жаворонком: пронесло, слава Тебе, Господи. А батальонный ему в затылок:
- Стой! А чего это ты, шут, между прочим, все хрипишь? Голос у тебя в другую личность ударяет...
- Виноват, ваше скородие. Надо полагать, как в самовар дул, жилку себе от старания надсадил... Папироски на подоконнике, не извольте искать.
Да поскорее от греха на два шага назад и за дверь.
* * *
Сидят, закусывают. Снежок по стеклу шуршит, каклетки на вилках покачиваются. Пожевал батальонный, к коньяковой бутылке руку потянул: гнездо цело, да птичка улетела...
- Однако... И здоровы энти лунатики пить-то! Чокнуться даже нечем. Да вы будьте без сумления, пехота не без запаса... Эй, Алешка, гони-ка сюда зверобой, в сенях на полке стоит. Сурьезная водочка!.. А между прочим, корнет, здорово вы, надо быть, дрозда зашибли, допрежь того как в лунном виде под бурку мою попали. Ась?
- Так точно! По случаю заносов, на вокзале флакона два-три пристроил.
- Конечно! Чего же их жалеть... А за племянницей неизвестного дяди полевым галопом изволили все ж таки дуть? Я по службе вас старше... Сам кобелял в свое время. Валите!..
- Так точно! Был грех.
- А в чем она, племянница, одевши-то была?
- В черной тальме. А может, и в белой. Снег в глаза бил и я, признаться, на раскатах очень заносился... Вот платочек запомнил: в павлиньих узорах, округ головы зеленые махры...
Затопотал батальонный каблуками, глазки залучились, по коленке корнета хлопнул.
- Так и есть. Это ж вы за племянницей нашего старшего врача лупили. В театре она на камедь смотрела... Через дом от нас живет. Ах, корнет-пистон, комар тебя забодай! Ну и хват! Ан потом снежком ее занесло, ветром сдуло, а вы в мою калитку с двух бортов с разлета и попали... Ловко!.. Эй, Алешка!.. Что ж зверобой? Протодиакона за тобой спосылать, что ли?